«ПИКОВАЯ ДАМА» П. ЧАЙКОВСКОГО В АНТУРАЖЕ ПОЛОТЕН Р. МАГРИТТА

22 и 24 июня 2012 года в Астраханском государственном театре оперы и балета состоялось – не побоюсь этого выражения – грандиозное событие – премьера оперы П. Чайковского «Пиковая дама». По своей значимости и степени новизны, обусловленной наличием сверхидеи и без того сверхидейного опуса композитора, явившегося одним из лучших достижений оперного жанра «всех времен и народов», эта постановка сравнима с лучшими образцами концептуального искусства, так стремительно ворвавшегося в область музыкальной режиссуры в конце ХХ столетия. Сверхидея постановки «Пиковой дамы» в Астраханском театре (постановка и сценография К. Балакина) базировалась на соотношении персонажей и образов, представленных в опере, с персонажами и образами картин бельгийского художника-сюрреалиста Рене Магритта, полотна которого известны гиперболизированным, психологически-обостренным мировосприятием, не только отразившим основные черты сюрреализма как знакового направления 20-30-х годов прошедшего века, но повлиявшим в последующие десятилетия на становление так называемого готического мистицизма.

Постановщик в одном из своих интервью заметил: «На этот раз я решил обдать “Пиковую даму” холодом. Пучину страстей Чайковского захотелось рассмотреть под увеличительным стеклом. Возможно, поэтому возникли ассоциации с картинами Рене Магритта: падающие с неба “германы”; влюбленные в платках, закрывающих их лица; комната, заполненная распустившейся красной розой; скульптурные элементы в человеческих фигурах… Вроде бы обобщенные образы, но за каждым обобщением у Магритта всегда стоит индивидуальность. Так за фигурой человека в котелке мы видим одного из толпы. И этот один противостоит толпе или даже пейзажу, в котором он размещен. Из сюрреалистического сочетания несочетаемого возникает парадоксальная игра на грани страстности и отстраненности, новая, простите за тавтологию, нереальная реальность. Еще в картинах Магритта есть хичкоковский саспенс: напряжение и тревога, переходящие в страх. На первый взгляд все спокойно, гармонично, но не покидает ощущение, что в любой момент может произойти катастрофа. Такое колоссальное психологическое напряжение, свойственное и Чайковскому и Магритту, привело меня к сценографическому решению нашего спектакля»[1]. Действительно, в рамках представленной астраханской публике постановки художественные миры и мировосприятия Чайковского и Магритта оказались близки. Особенно – в плане символики. Например, Герман композитора был обличен в темный костюм, служащий средством стирания личностной персонификации на многих картинах художника. Художник по костюмам Е. Вершинина заметила: «Образ Германа лишен индивидуальности, он один из многих, вышедших из дождя. Такой “герман”, стремящийся обрести власть над другими, может быть внутри каждого из нас»[2]. Лиза тонет не в пучине Зимней канавки, а запутывается в чарах красной розы, ставшей на знаменитом полотне Магритта символом чрезмерной прекрасности, способной заполнить ум и пристанище любого человека, ищущего эту самую прекрасность. Графиня явилась обобщенным фантомным образом с распускающимися на сцене крыльями гарпии. Кто знает, может именно так и представлял этих персонажей Чайковский?

С одной стороны, новаторская трактовка оперы ожидалась местной публикой, поскольку новый состав труппы, новая администрация театра должны были произвести впечатление, показать и главное доказать свой творческий потенциал. С другой стороны, показанная «Пиковая дама» потрясла не только, как кажется, уникальным режиссерским решением, но и прекрасным музыкальным рядом, четкой спаянностью вокалистов и инструменталистов.

В итоге хочется пожелать коллективу Астраханского государственного театра оперы и балета, руководимого М.В. Астаниным и В.В. Ворониным, новых творческих достижений, может быть и не столь радикальных, но, безусловно, интересных и заслуживающих внимания с эстетической и художественной точки зрения.  

В.О. Петров,

кандидат искусствоведения,

доцент кафедры теории и истории музыки