Я редко встречал художника, которого так трудно было бы определить одной формулой. Сказать ли, что он был эклектик? На первый взгляд – да: в нем совмещались многие стороны, он был чужд всякого фанатизма, в течение своего поприща заметно подавался вправо и влево. Но эти уклонения так мало касались сущности его таланта! Что бы он ни писал, он явно оставался самим собой.
Г. А. Ларош
П. И. Чайковский работал постоянно и неустанно; изо дня в день известные определенные часы неуклонно посвящались композиторскому труду. Несмотря на всю его любовь к порядку в распределении занятий, условия городской жизни, товарищеские отношения и знакомства все-таки иногда, хотя и в редких случаях, нарушали ту педантическую правильность в работе, к которой он постоянно стремился; всего же более тяготили его, конечно, консерваторские классы, которым Петр Ильич должен был отдавать лучшие часы дня.
В занятиях, каких бы то ни было, он не знал лености, его добросовестность и строгое отношение к себе исключали в нем всякую возможность того вида нравственной распущенности, которая называется ленью; поэтому и в занятиях с учащимися он такой распущенности в себе не дозволял, но тем не менее самые занятия были ему антипатичны и главным образом вследствие того, что он в них не видел особенной пользы, так как огромное большинство его учениц и учеников с большим трудом осваивались с одной лишь внешней, формальной стороной предмета, не проникая в самую его сущность. Если изредка встречались ученики с хорошими способностями и желанием ознакомиться основательно с техникой композиции, то с такими влюбленный в свое дело музыкант готов был заниматься с величайшим усердием; подобные случаи встречались, однако, очень редко, обязанность же быть простым учителем музыкальной грамоты не представляла для него ничего привлекательного.
Н. Д. Кашкин
Петр Ильич был любимцем не только товарищей, но и начальства. Более широко распространенной симпатией никто не пользовался. Начиная с изящной внешности, все в нем было привлекательно и ставило его в совершенно исключительное положение.
Ф. И. Маслов. Воспоминания друга
Петр Ильич был очень сложной натурой, тонкой до болезненности, вибрирующей, как эолова арфа, на малейшее прикосновение к струнам его души. Умный и образованный, как немногие артисты, он при этом был непосредствен, как дитя. Сердечное влечение, деятельное сострадание ко всем «униженным и оскорбленным», широкая помощь выше средств сочетались у него с болезненной боязнью не только толпы, но встречи со всяким чужим, казавшимся ему несимпатичным человеком. Большое общество, многолюдное собрание малознакомых людей причиняли ему всегда страдание. «Я сегодня совсем больной,— сказал он мне раз, приехав утром неожиданно к завтраку.— Подумайте, что мне пришлось испытать вчера. Анатолий (его брат, служивший в министерстве юстиции) повез меня на раут к товарищу министра, говоря, что это ему важно по службе. Народу была тьма-тьмущая, все подходили, знакомились с композитором Чайковским, все считали долгом сказать мне две-три фразы о моих вещах, всякому я должен был пожать руку, приятно улыбнуться, делать идиотское лицо. А самым ужасным искусом было пение хозяином моих романсов... И надо было хвалить, считать себя польщенным». Воображаю несчастную физиономию Петра Ильича, как он обычным жестом тер себе лысину, конфузился, как мальчик, и серьезно, глубоко страдал, страдал оттого, что страдает, что не может справиться с собой, что он неловок, ненаходчив.
А. И. Брюллова
Петр Ильич любил заглядывать к нам в часы, когда мы возвращались из школ и собирались вокруг чайного стола. Любил наблюдать или участвовать в детских приготовлениях к праздникам, к елке, к пасхе, любил семейную праздничную суету. «Обожаю» — это слово он часто произносил, растягивая особенным манером, и применял его в самых разнообразных случаях. Он заглядывал в нашу детскую, когда мы приготовляли свечи, картонажи и сладости к елке. Однажды попросил, чтобы на Страстной неделе не красили яиц без него. Сговорились, на какой день, и он приехал, хотя жил за городом, и научил нас красить нащипанными из шелковых кусочков шелковинками мраморные яйца. Сам выкрасил несколько и смазал прованским маслом.
У него была как бы потребность дышать семейной детской жизнью и ее радостями.
А. П. Снегирева-Юргенсон
Чайковский был добряк. Его эксплуатировали все, кому только было не лень. Все свои деньги он раздавал направо и налево. Это была в полном смысле слова — широкая натура. В обществе он был веселый собеседник и чудный товарищ
И. В. Тартаков
Концерты Чайковского вызвали в русской молодежной среде Парижа большое возбуждение. Появились горячие апологеты творчества композитора, утверждавшие, что его музыкальная мысль ясна, убедительна, доходчива и представляет новое слово в мировой музыкальной литературе. Противники — а их тоже было немало — отвергали утверждения о гениальности музыкального дарования Чайковского, они заявили, что произведения Чайковского прежде всего лишены национального значения, хорошо «приглажены и напомажены» и никак не могут претендовать на какое-либо «новое слово» в музыкальном искусстве. К этому добавлялось, что сочинения Петра Ильича, по крайней мере те, которые исполнялись в Париже, отмечены печатью полной безыдейности. Некоторые доходили даже до такой крайности, что считали музыку Чайковского «игрой в бирюльки»,— определяя этим блестящий инструментальный наряд его оркестровых произведений.
Д. А. Черномордиков
